Поморская культура

Поморская культура – археологическая культура железного века, в частности гальштата и латена (VI/IV — II вв. до н. э.) на территории Польши и отчасти Белоруссии. Из-за ее роли в реконструкции этногенеза славян о ее составе, связях и границах много споров, само название ее имеет много вариантов (не совсем синонимов). Ее называют также померанской (в немецкой литературе), восточнопоморской (отличая от исходного поморского варианта лужицкой культуры), культурой лицевых урн, культурой ящичных погребений, вейхеровско-кротошинской  (по типичным памятникам).

По Ю. В. Кухаренко,  подытожившему труды польских археологов («Археология Польши», 1969), эта культура развилась из поморского варианта лужицкой культуры. Поморский вариант лужицкой культуры сложился в ней в последние века II тыс. до н. э. и распался на два – западный и восточный – ок. 800 г. до н. э. И  на рубеже VII и VI веков (а по В. В. Седову, к середине VI века) восточный перерос в особую культуру – восточнопоморскую.

Культура эта, появившись на южных берегах Балтики, в польском Поморье (как немцы обозначают, Померании), вонзилась языком в лужицкую среду. В VI — V веках, когда лужицкая культура подверглась разорительным набегам скифов, восточнопоморская культура стала расширяться на юг и юго-восток, охватив значительную часть Польши. На этих землях она стала смешиваться с лужицкой культурой, и из этой смеси возникла культура подклошовых погребений (IV — II вв. до н. э.). На исходной же территории восточнопоморская культура параллельно дожила до конца II века до н. э.

Ареал поморской культуры. Автор: Dimitrius — собственная работапаводле карты В.Г.Беляўца з энцыклапедыi «Археалогiя Беларусi», том. 2, Мiнск 2011, CC BY-SA 3.0, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=16866800

Артефакты. Неукрепленные поселения этой культуры состоят из наземных жилищ столбовой конструкции и полуземлянок.

Могильники бескурганные, курганы встречаются редко, только в некоторых местах, и насыпи сложены из камней. Во всех могилах захоронены кремированные останки, которые ссыпаны непосредственно в яму или, в большинстве случаев, помещены в глиняные сосуды-урны. Так что это культура урновая (нем. Urnenfelederkultur). В ранних погребениях урны находятся в каменных ящиках (отсюда одно из названий культуры), в каждом по несколько урн. Количество ящичных погребениях со временем (особенно в латенское время) уменьшается, урны просто обставляются камнями или остаются вовсе без камней. Безъящичные погребения почти всегда индивидуальные. С урнами изредка бывают и другие сосуды, видимо, с заупокойной пищей. Это сосуды-приставки (миски, кувшины, кубки).

Реконструкция каменной гробницы Автор: José-Manuel Benito Álvarez — собственная работа, Общественное достояние, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=1896192

В ранних погребениях (главным образом VI — V веков) встречаются лицевые урны (нем. Gesichtsurnen, польск. – urny twarzowe) — урны, оформленные как человеческие головы с четким изображением лица, с крышкой в виде шапки сверху. Бывают на них дополнительно и другие изображения. Очень редко попадаются и урны в виде домиков – домковые урны (польск. urny domkowe, нем. Hausurnen).

Поморская урна Автор: Photographed by User:Lillyundfreya — Photographed at Museum für Vor- und Frühgeschichte, Berlin, CC BY-SA 3.0, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=1815531

Металлические изделия бывают в могилах редко. Это бронзовые бритвы, фибулы, гривны в виде корон, железные ножи, шилья, и др.  Найдены ножны однолезвийного меча.

Этногенез. Польские археологи (Л. Козловский и Юз. Костшевский с его школой), на которых опирался Кухаренко, строили концепцию происхождения славян с территории Польши – от лужицкой культуры через поморскую и затем венедскую (оксывская плюс пшеворская). Для них поморская естественно вырастала из лужицкой на месте, обеспечивая преемственность общеславянского этногенеза. Проф. М. И. Артамонов принимал эту западную концепцию, стараясь найти возможности миграции славян из Польши на Украину. Акад. Б. И. Рыбаков строил другую, восточную концепцию – глубинного происхождения славян от трипольской культуры энеолита на Украине (через зарубинецкую и черняховскую культуры). За ним следовал сонм украинских учеников, и тогда их местный украинский патриотизм имел всесоюзное звучание. П. Н. Третьяков принимал лишь часть рыбаковской концепции, ограничивая поиски предков славян северными отрогами зарубинецкой культуры – ближе к балтам. Ту же близость принял за исходную В. В. Седов, но в западной, польской модели. Он счел поморские памятники близкородственными соседней с востока культуре балтских курганов. Тогда (восточно)поморская культура оказывается балтской или единой культурой неразделившихся еще балтов и славян, а культура подклошовых погребений – первой славянской культурой.

Все эти построения поверглись острой критике следующего поколения археологов и ныне почти полностью разрушены. В Польше Р. Волонгевич и К. Годловский показали отсутствие преемственности между культурами, принимаемыми за славянские (между поморской и оксывской с пшеворской), А. Невенгловский выявил ясторфский (германский) вклад в создании пшеворской культуры, а в России М. Б. Щукин показал значительную роль германских аналогий в трактовке зарубинецкой и черняховской культур. Поиски российских археологов сосредоточились на корнях пражской и родственных ей культур, и перспективными здесь оказались как раз искания П. Н. Третьякова.

Что касается восточнопоморской культуры, то ее связь с предшествующей лужицкой культурой крайне сомнительна. Седов ее отрицает: «Поморские и лужицкие древности, в особенности погребальный обряд и керамический материал, настолько различны между собой, что не может быть речи ни о развитии первых из вторых, ни об их происхождении от единого корня». Он также пишет: «Если предметы из Скандинавии (бронзовые сосуды, браслеты с концами в виде трубочек и др.), появляющиеся в кашубских памятниках поздней бронзы, можно считать продуктами обмена, то распространение домковых и лицевых урн в памятниках начала железного века уже отражает миграцию в области Польского Поморья иноплеменного населения»  (Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1971. С. 46-51). Сам он, подобно некоторым польским археологам, производит ее с востока. Ее родственность западнобалтийским (или по другому наименованию восточнобалтийским) курганам он обосновывает тем, что для них «общи каменные ящики, устраиваемые для захоронений, многие типы глиняной посуды (круглодонные горшки и миски, грушевидные сосуды, усеченноконические миски и др.), некоторые типы украшений и орудия труда». Но сосуды эти лишь попадаются в поморском ареале, и такие совпадения вполне могут объясняться соседскими контактами. Седов еще приводит балтскую гидронимику исходного поморского ареала. Это серьезнее, но время ее оседания неизвестно, да и само наличие спорно.

А вот сходства поморской культуры с явно германскими культурами полей погребальных урн неустранимы. Это, кроме самого способа погребений, наличие бритв, фибул, меча (всё это не имело распространения у ранних славян).

Примечателен и специфический признак культуры – лицевые урны. Они широко распространены именно в чисто германских культурах железного века – в бассейне Эльбы, в Ютландии, южных Швеции и Норвегии. В этих же землях распространены и домковые урны, а на правобережье Средней Эльбы, между Гарцем и устьем Зале, образовалась на базе лужицкой культуры в 7 — 6 веках до н.э. и специфическая небольшая по территории культура домковых урн (Hausurnenkultur).

Всю эту избирательность  можно объяснить одной особенностью раннегерманских верований. Германские представления о загробных обиталищах душ умерших (Вальгалла, Гимле, Бримир, Хель) поздние, разномастные и несут на себе признаки влияния античных культов и мировых религий, тогда как в исконно германском представлении упорядоченного и четко локализованного загробного мира не было. Душа покойника продолжала жить в могиле, служить богам и вмешиваться позитивно и негативно в жизнь живых людей. То есть умерший не был покойником (от слова «покой»). Для регуляции этого вмешательства необходимо было обеспечить душе умершего прочное обиталище, долговечное тело и пресечь желания вылезать из могилы без призыва, становиться «драугом» – ожившим мертвецом со сверхестественными способностями. Для этой надобности создавались каменные ящики, глиняные тела, глиняные домики. Германцы почитали своих умерших родичей, надеялись на их помощь, но очень опасались вырвавшихся из могил мертвецов («Дикая охота» и т. п.). Потенциального драуга старались всячески привязать к могиле, к вечному неподвижному искусственному телу.

Лицевые урны имеют и общеевропейские корни. Их применяли этруски (как и домковые урны); возможно от этрусков германцы и заимствовали идею (в Этрурии есть находки балтийского янтаря). Но исходный очаг лицевых – на Дунае. В Венгрии лицевые урны применялись в культуре бронзового века Кишапоштаг (2200 – 1950 гг. до н. э.) и, вероятно, более поздних, откуда они проникли вместе с другими компонентами культуры в Индию (Гхалигаи V в долине Свата XIII — XI вв. до н. э.); известны они в Трое II (2600 – 2300гг. до н. э.), а туда, по-видимому, прибыли с протохеттами из культуры Баден на Дунае (3600 – 2800 гг. до н.э.).  Но нигде они не имели такого массового распространения, как у германцев.

Таким образом, восточнопоморская культура — не славянская и не балтская, а скорее всего германская. Немецкие археологи отводили ее бастарнам.